No Comments !

[frau75]

Нормализация Вовы и окружающих людей: в "Школе Злословия" журналист и наш автор Вера Шенгелия рассказывает о детях с особенностями развития и конкретно про мальчика Вову, история которого поразила Дуню Смирнову и Татьяну Толстую:
www.ntv.ru/peredacha/shkola/m543/o259736/
Колонка про Вову опубликована в "Снобе":
Нормализация Вовы. Как работает детская психиатрия в России
Превентивная госпитализация детей с особенностями развития не должна считаться нормальной. Однако она практикуется повсеместно.

«Да не бойся ты так, собака привязана, мы ее только после одиннадцати с цепи спускаем». Собаку зовут Дик. Здоровая овчарка бегает по своей клетке и громко лает, пока сторож выписывает пропуск. «Пойдешь прямо, вдоль леса, через несколько минут справа будет корпус, тебе туда».

11-я детская психиатрическая больница находится в поселке Медное-Власово, а точнее, на самом его краю у леса. 44 километра от Москвы, еще километр по узенькой дороге по лесу, и еще метров триста от железного забора до здания больницы. От центра Москвы в не самое пробочное время получается около двух с половиной часов.

«Свидание — 15 минут», — говорит нянечка и вручает мне мальчика.

Почти год назад режиссер-документалист Елена Погребижская сняла фильм «Мама, я убью тебя» о детях, которые живут в подмосковном коррекционном интернате в Большом Колычево. Одна из центральных проблем фильма — ничем не обоснованная, по сути, карательная госпитализации детей в психиатрические больницы. Одного из главных героев, мальчика-подростка, отправляют в психиатрическую больницу в наказание. Фильм стараниями Чулпан Хаматовой оказался в Белом доме, его посмотрела вице-премьер Ольга Голодец, ужаснулась и инициировала череду проверок государственных учреждений психоневрологического типа.

Всю муторную, долгую дорогу по двухполосному Щелковскому шоссе до Медного-Власова я думаю о бахилах. Будет ли в детской психиатрической больнице специальный автомат с бахилами? Можно ли будет купить у охранника? Нужно ли было взять с собой? Пустят ли в носках в крайнем случае?

Пока охранник выписывает мне пропуск, я быстро успеваю рассмотреть 16 картинок на двух мониторах над его столом: на всех пустые коридоры. Никто не идет в туалет, не носится друг за другом, не катает машинку. Рядом с мониторами панель с кнопочками и лампочками, все лампочки подписаны: игровая 1, игровая 2, кладовая, изолятор.

Охранник записывает меня в журнал посещений: «Бахилы вам не понадобятся, ждите».

Я жду в холле — 40 квадратных метров, на полу кафельная плитка, на стенах пара плакатов («Буйных пациентов из приемного отделения должны сопровождать два санитара»), несколько горшков с цветами, два дивана.

Через 10 минут тяжелая металлическая дверь открывается, и нянечка выводит мальчика.

Мальчика зовут Вова. Он живет в московском детском доме-интернате для детей с тяжелой умственной отсталостью номер 15. С сентября по субботам я прихожу играть с Вовой как волонтер. Две недели назад его положили в психиатрическую больницу, а мне удалось получить доверенность на посещение.

По закону посещать детей-сирот имеет право только законный представитель, в нашем случае — директор интерната. В интернате, где живет Вова, 450 детей, каждого из которых кладут в больницу в среднем один раз в год. Иными словами, вероятность, что ребенка из интерната навестят, практически равна нулю.

Я беру Вову за руки и встаю на колени, чтобы быть с ним одного роста. Вове скоро 13, но выглядит он как пятилетний ребенок. Очень маленький, очень худой, с крошечным размером ноги. Вова сонный и вялый, стоит пошатываясь, мне даже страшно отпускать его руки, потому что кажется, что он может не удержаться и упасть на спину. «Ты как здесь, старичок?» — говорю я мальчику довольно бодрым и каким-то не своим голосом. Обычно мы сюсюкаем и дурачимся, но прямо в шаге стоит медсестра, буквально нависая над нами. Она простоит так все 15 минут моего посещения — больше всего это похоже на тюремное свидание в присутствии надсмотрщика, за тем исключением, что никто не мешает мне обнимать и целовать Вову.

Когда реформа интернатской системы в других странах только начиналась, когда людям впервые пришло в голову, что система, при которой государство с самого детства сортирует людей на подвиды и заточает их в специализированные заведения, мягко говоря, не самая идеальная система, был придуман термин «нормализация». Приведение в нормальное состояние. Благодаря этому термину любой человек может очень наглядно представить себе, как должна выглядеть жизнь детей-сирот или людей с ментальными расстройствами. Нормально ли для человека никогда не выходить за пределы своего дома? Нормально ли не иметь собственных трусов и зубной щетки? Нормально ли всю жизнь проводить за закрытой дверью, забором? Нормально ли в 13 лет никогда не пробовать твердой пищи? Нормально ли для ребенка раз в год на срок от 45 дней до трех месяцев оказываться в закрытой психиатрической больнице, где ты никого не знаешь, где ничего тебе не знакомо, где никто тебя не навещает, а свидания длятся 15 минут?

Если это ненормально для обычного домашнего ребенка, почему это нормально для Вовы?

Мы стоим посередине больничного холла детской больницы. Я в куртке и шапке: повесить одежду некуда. Вова в по-старушечьи повязанном платке и спортивном костюме. Вокруг ни одной игрушки, книжки, ни даже чего-нибудь, на чем мы могли бы сидеть друг напротив друга. Я начинаю петь Вове одну из наших песенок, но буквально на второй фразе охранник включает приемник, начинает играть музыка, и я замолкаю.

В обычной жизни госпитализация в больницу, к тому же на 40 дней — ситуация не рядовая, экстренная. В обычной жизни нормальной семьи, даже семьи, в которой воспитывают ребенка с особенностями развития, нет такого понятия, как плановая госпитализация. Вову положили именно так — превентивно, «пока не началось обострение». Однажды я видела статистику госпитализации одного из московских интернатов: на 150 человек детей 133 госпитализации в год.

Отдельная странность этой ситуации в том, что в интернатах для умственно-отсталых детей больше половины персонала — медицинские работники. По логике государства, интернат — это Вовин дом. Получается, что Вову бесконечно лечат дома, а раз в год отправляют еще полечить в больницу. Если вспомнить про термин «нормализация», то уродливость этой системы становится очевидна. Дом нужен человеку, чтобы в нем жить. В идеале — жить в нем с близкими людьми, к которым ты привязан. Больница нужна, чтобы в ней лечиться. Лечиться в самом крайнем случае, когда амбулаторная помощь невозможна. Для всего остального есть поликлиники, диспансеры и врачи по вызову. Жизнь в интернате, раз уж для чего-то он существует, должна стремиться к этой же норме: дети живут в интернате, а когда нужно, ходят в обычную районную поликлинику. В самых крайних случаях — ложатся в больницу. Но не одни и не на три месяца.

Когда я пишу про Вову и больницу у себя в фейсбуке, мне начинают приходить сообщения о похожих историях. В трех из них волонтеры пишут мне, что дети, которых они навещали, лежат в психиатрической больнице с декабря прошлого года.

В том самом фильме Елены Погребижской, который произвел такое впечатление на вице-премьера Ольгу Голодец, речь шла о госпитализациях за провинности. Все тогда очень возмущались и вспоминали советскую карательную психиатрию. Может быть, это не так же очевидно, но превентивную госпитализацию одиноких детей в психиатрическую больницу на краю леса, где после 11 часов с цепи спускают овчарку по имени Дик, тоже не назовешь цивилизованной психиатрической помощью XXI века.

Когда наше 15-минутное свидание заканчивается, санитарка вытаскивает Вовины руки из моих и уводит мальчика за серую железную дверь. Тут мне приходит в голову, что, может быть, она так неусыпно следила за нами, потому что боялась, что Вова пожалуется мне на что-то, что происходит с ним там, за этими тяжелыми дверьми. Мне хочется крикнуть ей вслед что-нибудь совсем устрашающее, что-нибудь, из чего бы ей стало понятно, что он не один и что за него есть кому заступиться. Но вместо этого, когда санитарки уже не видно, я говорю прямо в эту железную дверь: он не мог мне ничего рассказать.

Вова просто не умеет разговаривать. Только иногда кричит, как маленькая чайка.